Чацкий в царстве мертвых

В новом спектакле ТЮЗа.

В Екатеринбургском Театре юного зрителя в марте состоялась знаковая премьера. "Горе от ума" Грибоедова на малой сцене поставил Анатолий Праудин. Это его третий и наиболее отважный, праудинский, спектакль в текущем репертуаре ТЮЗа.

Команда постановщиков безупречно решила задачу, на которую несмотря на амбициозную заявку не хватило, например, создателей фильма "Пушкин. Пророк". "Горе от ума" Праудина – это нескучная и непыльная полнокровная, понятная каждому, в том числе юному зрителю, история. Очевидно, что блестящий текст Грибоедова в принципе не нуждается в осовременивании. Тем не менее чутье не подводит авторов, когда они одевают женщин по молодежной моде в черные массивные ботинки, а действие обрамляют минималистичным битом и часть текста актеры произносят речитативом. Ретрограды, не вздыхайте, потому что всё это а) введено в гомеопатических дозах, б) не пошло и не вызывает отторжения, в чем большая заслуга в том числе композитора Александра Жемчужникова.

Важно, что режиссер и команда его любимых актеров, такая в екатеринбургском ТЮЗе давно сформировалась, не унижая зрителя упрощением, подсвечивают наиболее драматические моменты знаменитого текста, натурально устраивая на сцене нашествие живых мертвецов (вирус омертвения охватил московский бомонд, эта метафора переходит в буквальную плоскость).

Фамусов (Олег Гетце) и Софья (Екатерина Малых)

Тема смерти возникает в спектакле с самого начала. Действие открывается знаменитой цитатой из Пушкина – поэт описывает случайную встречу с гробом Грибоедова. "Что везете? – Грибоеда. Откуда? – Из Тегерана". Этот текст транслируется на задник как субтитры в немом кино, одновременно зрителям показывают Чацкого (Павел Поздеев). То есть Чацкий провожает гроб Грибоедова (почему-то мороз по коже от этого сближения). Но тут еще и намек на бартовскую идею смерти автора? Кстати, в спектакле 30-летней давности, который Праудин ставил на сцене Александринского театра, в начале появлялась бочка, в которой из Персии доставляли тело автора "Горя от ума" (об этом пишет Владимир Спешков).

Загробные мотивы художник Анатолий Шубин намеками включает и в оформление. Декорации созданы предельно аскетичные – несколько колонн на фоне "обоев", по фактуре напоминающих оберточную бумагу. На них – изображение повреждения, надрыва, повторяется много раз, даже на полу. Это тоже про разложение.

Софья на фоне "обоев" с рваным принтом

От большинства персонажей прямо-таки веет могильным холодом. Ходячий труп полковник Скалозуб (Даниил Андреев) – он выглядит и ведет себя как в известном киносюжете, когда мертвеца пытаются выдать за живого и перетаскивают с места на место.

Скалозуб и Чацкий

Скалозуб (Даниил Андреев) и Фамусов (Олег Гетце), на заднем плане Петрушка (Роман Рыбин)

Словно одной ногой в могиле слуга Фамусова Петрушка.

Нарочито бледный, малокровный в зеленоватом костюме Молчалин – эталонный карьерист и подлец в исполнении Ростислава Ганеева – тоже близок к миру усопших. Падая с лошади, он ушиб руку и с тех пор ходит с поднятым вверх скрюченным пальцем, делает минимальное количество движений, иногда зависает, глядя в одну точку, выглядит довольно зловеще.

Молчалин – Ростислав Ганеев

Ко второму акту тема живых мертвецов раскрывается во всей полноте. Праудин отталкивается от фразы произнесенной в оригинальном тексте одной из дочерей княгини: "Ну бал! Ну Фамусов! Умел гостей назвать! Какие-то уроды с того света". Зритель наблюдает за раблезианским пиром, где без конца жуют, отрывая куски жирными пальцами и складывая их себе в рот, все эти люди (мы видим их в полупрозрачной видеопроекции) тоже будто умерли.

Зомби с жутковатым макияжем – дочери княгини, мечтающие выгодно выйти замуж. Они похожи на хищниц, вышедших на охоту, появляющихся внезапно и вызывающих холодок по спине. Одеты девушки, как персонажи известного художника потустороннего мира Тима Бертона – в розовые платья с траурными бантами.

Репетилов (Алексей Журавлев)

Среди гостей шныряет Репетилов со смешными и жалкими авоськами в руках и, как падальщик, подбирает за гостями остатки ужина. А в финале мы наблюдаем, как трупные пятна поползли дальше, у графини внучки ссадины на лице и кровь под носом, и это кажется в мире, созданном на сцене, вариантом нормы.

Проекции, которые транслируются на задник, становятся в спектакле сильнейшим приемом. От слова "проекции" театралы, скорее всего, нервно поморщатся. Но "Горе от ума" – тот случай, когда их использование не только оправданно, но и они составляют саму ткань спектакля. Тут не без их участия рождается магия, которая отличает настоящее искусство от подделки. Действие для зрителя раздваивается, частично его раскручивают на сцене живые артисты, частично – те же самые артисты, записанные на видео. Черно-белый визуальный ряд напоминает работы классиков немого кино. Помимо эффекта остранения, полупрозрачная проекция на заднике поддерживает замогильный антураж.

Кроме прочего, так режиссер получает в свое распоряжение все инструменты кино и максимально результативно их использует – например, демонстрирует лица и эмоции крупным планом. Зритель получает ключи к внутренним монологам и тонким настройкам персонажей. Так, говоря о Молчалине, Софья на видеопроекции с наслаждением поедает воблу, запивая ее пивом, изящно ковыряя костью в зубах (пиво и вобла – надо полагать, главные маркеры кричащей пошлости). Та же Софья на видео во время беседы с Чацким выглядит и ведет себя иначе – она кричит, не в силах сдержать эмоций.

То есть в концепции Праудина она продолжает любить Чацкого. То ли от отчаянья, то ли в отместку за его трехлетнее отсутствие отдает предпочтение Молчалину. Взаимная тяга Софьи и Чацкого – как бомба с часовым механизмом, которая так и не сдетонирует до конца спектакля. Девушка останется одна среди живых мертвецов, навсегда его потеряв.

Чацкий – Павел Поздеев

Во внутренний монолог переведена также весомая часть реплик самого Чацкого – у Праудина он, скорее, молчалив, за него говорит отчаяние на лице артиста Павла Поздеева. Большинство монологов Чацкого произносит суфлер – таким образом создается впечатление, что зритель читает мысли главного героя, слышит его внутренний монолог. Чацкий впрямую не дерзит Фамусову или Молчалину, его едкие комментарии – тоже звучат из уст суфлера. Суфлер – это некто, находящийся над действием, наблюдающий за всем как бы со стороны, руководящий этим спектаклем. Такие "фантомы" – один из приемов Анатолия Праудина.

Суфлер и разные другие – Геннадий Хошабов

В спектакле много качественного юмора, это, безусловно, комедия, хоть и в "некротических" тонах, что-то близкое к работам того же Бертона или детским страшилкам, которые пересказывают в летних лагерях после отбоя.

Диалоги у Грибоедова остры, как лезвие, и авторы спектакля умудряются еще сильнее заострить их. Сцена разговора Чацкого с Молчалиным решена в духе вполне современного ситкома, где длинные тирады произносятся суфлером, а Чацкий выдает лишь их лаконичные резюме.

Или вот княгиня Тугоуховская коршуном следит за мужем, не давая отведать стопку огненной воды. А князь – в маске с изображением вечной кривой улыбки, которую супруга не позволяет ему снимать даже за столом (ситуация комично перекликается с известной сценой в мультфильме Хитрука о Винни Пухе). Репетилов преследует всех и вся со словами: "А у меня к тебе влеченье, род недуга, любовь какая-то и страсть". Пожилые графиня и княжна с милой улыбкой творят совершенно омерзительные вещи, кокетничая с подаренными им арапами.

Левон (Алексей Пинигин) и Боренька (Иван Гилёв)

Живых людей на сцене не так много. Помимо Софьи и Чацкого, внезапно это Фамусов: отец Софьи очень мил в своем расхристанном халате и домашних тапках (возможно, ему не дает покрыться трупными пятнами душевность Олега Гетце), а еще – служанка Лиза (замечательная Алеся Маас).

Что же в сухом остатке, тьма победит? Нет, Чацкий все же покинет это царство мертвых. Ему оставляют этот шанс, отправив подальше, к природе, к настоящей жизни, туда, где можно умываться дождем и снегом, чтобы навсегда очиститься от скверны. Он как Орфей спускался за своей Эвридикой и вернулся, пройдя круги ада и потеряв ее навсегда. И главный вопрос создатели спектакля ставят иначе, чем автор пьесы, – не ум или глупость, а жизнь или смерть.

Елена МЕЗЕНОВА